«Если Герхард уже вернулся, где же мой отец?»
Все утро и весь воскресный день девушка мерила шагами гостиную, расположенную между ее комнатой и комнатой отца. Рейчел снова и снова репетировала свои реплики: о чем она его спросит, что скажет, чтобы не выдать Кристину и Амели. Отец не может быть частью этого кошмара. Он точно знает, как поступить. И они должны немедленно уехать… пока еще можно это сделать.
Отец вернулся ближе к ужину, когда Рейчел уже извелась от беспокойства. Ни об ужине в ресторане, ни о походе в театр не могло быть и речи. Он пожаловался, что очень устал с дороги, спросил, не возражает ли она, если ужин накроют в гостиной.
– Нисколько. Я сама с радостью поем в номере. – Рейчел сдерживала эмоции, но видела, что переигрывает – отвечает слишком беспечно. – Мы должны поговорить о том, когда вернемся домой, – чем скорее, тем лучше!
Отец сделал заказ и устало опустился на диван.
– Моя дорогая, ты понятия не имеешь о том, какой сложной выдалась эта поездка. Война… нельзя сказать, что она началась неожиданно, но все же… Я рад, что ты дождалась меня здесь, в Берлине. Это… – Он сглотнул. – По крайней мере, что-то…
– Ты заболел?
Профессор отмахнулся от ее предположения.
– Просто… слишком много мнений, да еще все эти приготовления к конференции в Эдинбурге. И разочарование. Так мало сотрудничества между народами. Напряжение между монархами… – Он закрыл глаза. – В конечном счете все хотят от евгеники одного и того же, но боятся действовать заодно с Германией, опасаясь реакции мирового сообщества. Они не понимают: мы стоим на краю пропасти!
– Мы в эпицентре войны! – воскликнула Рейчел.
Отец снова отмахнулся.
– Война вот-вот закончится. Франция, Британия – им не сравниться с Германией. Они вскоре увидят это и образумятся. Как и Польша.
Рейчел ушам своим не верила.
– Боюсь, отец, я разделяю мнение людей, с которыми ты встречался. И тоже не понимаю.
Он потер переносицу.
– Чего? Чего ты не понимаешь?
Рейчел устроилась в глубоком кресле напротив отца и подалась вперед.
– В пятницу, в тот день, когда фюрер объявил Польше войну…
– Он сказал «контрнаступление».
Она не обратила внимания на слова отца.
– Я увидела кое-что, что чрезвычайно меня встревожило, и надеюсь, что это не то, о чем я подумала.
Профессор открыл глаза.
– О чем ты говоришь?
– Я ходила по магазинам. А когда ждала трамвая, увидела, как фургон, окна которого были выкрашены в черный цвет, остановился возле приюта для детей-инвалидов.
– Вероятно, детей повезли на экскурсию.
– Я не говорила, что их куда-то увозили. С чего ты решил, что они вообще куда-то поехали?
Отец вновь отмахнулся, но Рейчел заметила, как напряглась его спина.
– Просто предположил. Ты же сказала, что был фургон.
– На самом деле…
В дверь постучали. Рейчел вздрогнула.
– Входите! – пригласил доктор Крамер, явно испытывая облегчение и взбодрившись при виде официанта, который вкатил столик с ужином.
Как только они принялись за еду, Рейчел продолжила прерванный разговор:
– Ты прав, отец, детей погрузили в фургон. Но мне кажется, их повезли не на увеселительную прогулку. Женщина-воспитатель сказала, что они отправились на лечение. На какое такое лечение могут везти целый фургон детей-инвалидов? Причем инвалидов с различными патологиями?
– Откуда я знаю? Это могут сказать только их лечащие доктора.
Но Рейчел не отставала.
– На балу я слышала, как герр Гиммлер рассуждал о тех, кто в случае войны станет обузой для общества Германии – о тех, кого рейх с трудом содержит в мирное время, но не сможет содержать во время военных действий. Что он имел в виду?
Отцу явно не нравился этот поворот.
– Откуда мне знать, о чем он думал? Рейчел, ты все принимаешь слишком близко к сердцу.
– Но в этом и заключается суть евгеники, разве нет? Избавить сильных от слабых.
– Да, конечно. Но тебе не стоит волноваться. Ты – идеальный экземпляр. – Он подмигнул, как будто отпустил удачную шутку.
– Как? Как они будут это делать?
– Дела Германии – это ее личные дела. Равно как и то, что делает Америка, касается только Америки. Мы делимся результатами исследований, от этого обе стороны только выигрывают, но мы не диктуем друг другу политику в области медицины.
– Однако я слышала…
– Сплетни? Никогда не верь пустым разговорам. Ты должна бы уже это понимать! Важно то, что Германия сейчас находится в состоянии войны, и все ресурсы она бросает на своих солдат. Нам очень повезет, если герр Гитлер продолжит финансировать исследования доктора Фершуэра.
Рейчел открыла было рот, но отец не дал ей ничего сказать.
– Мы в большом долгу у Германии и доктора Фершуэра. Неужели ты не понимаешь, что евгеника может помочь искоренить такие болезни, как туберкулез, полиомиелит?
– Но не ценой жизни других людей. Нельзя оправдать…
– Для достижения великой цели иногда приходится идти на большие жертвы. Все должны чем-то жертвовать и вносить свой вклад.
Рейчел была настолько расстроена, что не нашлась, что ответить.
– Отец! – взмолилась она.
– Ты, например, тоже можешь сделать весомый вклад. Ты принадлежишь к чистокровной арийской расе; ты здоровая, умная.
– О чем ты говоришь?
Профессор взял дочь за руку.
– В твоих жилах течет арийская кровь, о которой мечтает вся Германия, весь мир. Если ты выберешь человека с похожими генами и подходящей родословной и продолжишь свой род, то внесешь неоценимый вклад в укрепление человеческого генофонда. А это – конечная цель нашей работы.