Спасая Амели - Страница 27

Джейсон отвернулся, ощущая неловкость из-за того, что стал невольным свидетелем подобного проявления нежности. Он дождался, когда Кристина покинет здание, потом подал знак своим друзьям-заговорщикам. Группа Сопротивления была настолько секретной и ее члены были настолько тесно связаны между собой, что Джейсон даже не знал, кто заложил бомбу, кто закричал, кто вызвал пожарных, кто заблокировал дорогу гружеными повозками и инсценировал аварию с велосипедом, чем еще больше отсрочил приезд пожарных, которых и без того послали по неверному адресу.

Он не знал, как звали женщину, которая неистово спорила во дворе с фрау Браун и остальными сотрудниками центра, и откуда неожиданно взялась толпа пешеходов, которые бросились спасать оставшихся детей из горящего здания. Джейсон понятия не имел, кто в дыму и суете украл детский чемодан, который он сейчас держал под мышкой.

Сам Джейсон участия в движении Сопротивления не принимал, его знакомства были мимолетными. Но он нахлебался достаточно нацистского дерьма и заводил друзей среди тех, кто был знаком с людьми, которые в свою очередь были знакомы с теми, кто управляет движением. Джейсон доверял «друзьям своих друзей» – они знали, что делают, поэтому он сам сосредоточился на том, чтобы выжать из медперсонала историю происшедшего: как могло такое случиться? Почему они халатно относятся к оборудованию? Неужели они не понимают, что дети могли погибнуть? И подробно записывал имена. Повсюду царила суета, когда Джейсон велел фотографам во всех ракурсах снимать горящее здание и испуганных, но живых детей.

К тому времени, когда наконец-то приехали пожарные, уже собралась толпа из местных жителей, которые продолжали загораживать подъезд. Когда же брандспойты развернули в сторону пламени, от здания остались одни стены; жар был настолько сильным, что никакой надежды проникнуть внутрь не было.

Кристина Шлик с обезумевшими глазами и растрепанными волосами бегала от ребенка к ребенку, от медсестры к санитару и вновь к медсестре. Она искала Амели – плакала, звала дочь, которую только что оставила в клинике. Кристина безукоризненно исполнила свою роль, но Джейсон знал, что это не игра.

Журналист едва сдержался, чтобы не схватить ее, не начать успокаивать, уверяя, что Амели и остальные дети похищены, их везут в секретное место, чтобы спрятать. Но он не мог, не решился заговорить с Кристиной, чтобы не выдать себя. Вместо этого он послал фотографа, чтобы тот запечатлел впавшую в истерику, убитую горем мать. И в то же время придумал вариант истории для газет, который – Джейсон молился, чтобы так и было, – всколыхнет Берлин и Нью-Йорк.

11

Рейчел была просто в ужасе, когда в утренних газетах, на пятой полосе, прочла душераздирающий репортаж. В нем рассказывалось, что кто-то позвонил пожарным и направил их по неверному адресу. Автор хвалил отважное местное население: обычные прохожие бросились спасать детей, когда в медицинском центре взорвались старые бойлеры. Тел погибших не нашли. Сильный огонь не дал пожарным возможности войти в здание, пока все внутри не превратилось в пепел. Четырехлетняя Амели Шлик и еще двое детей из предместья Берлина были признаны погибшими. Дело закрыто. Заупокойную службу по ним отслужат утром в воскресенье.

Рейчел никогда бы не согласилась на взрыв, никогда бы не стала рисковать жизнью детей. При мысли о Кристине внутри у нее все сжалось. Если бы ее подруга могла еще раз обнять свою доченьку или, по крайней мере, точно знать, что она в безопасности! Но здесь Рейчел была бессильна: веских доказательств того, что Амели жива, у нее не было. Девушка не решалась звонить Джейсону, боясь, что за ней следят и что телефон – ее или его – прослушивается. Ей и, следовательно, Кристине оставалось только ждать.

* * *

Амели запомнила сильные руки, оторвавшие ее от мамы, вырвавшие ее из маминых объятий. Девочка помнила, как мужчина в белом халате закрыл ее в комнате с другими детьми. Те ее заинтересовали – почти все они были намного старше Амели. Но ей хотелось к маме. У остальных детей мам не было. А где их мамы?

Когда в воздухе появился резкий запах и повис туман, взрослые рывком открыли дверь, стали хватать детей и выносить их из комнаты в горящий коридор. Амели испугалась происходящего, испугалась взрослых и смотрела на них полными ужаса глазами. Девочка спряталась за стоявшую в углу детскую кроватку.

Вернулся мужчина в белом халате. Через перекладины кроватки Амели видела, как шевелятся его губы, видела его искаженные черты, видела, как он кашляет из-за все сгущающегося дыма и жара. Он казался таким противным, таким злым – похожим на ее отца, когда тот бывал ею недоволен. Девочке не хотелось, чтобы этот человек ее увидел, вновь к ней прикоснулся. Амели крепко зажмурилась и сжалась, как только могла, стараясь превратиться в клубочек под кроватью.

Она не заметила, когда сильные руки рывком вытащили ее из укрытия. Амели больно ударилась о дно кровати головой. Закричала от боли. А потом руки уронили ее на пол. Мужчина отшатнулся назад. Затем девочку подхватили другие руки, завернули в одеяло, да так крепко, что она едва могла дышать.

И понесли. Пока незнакомец бежал, Амели подскакивала вверх-вниз. У нее в ушах пульсировала кровь. И еще девочка чувствовала, как липкая кровь сочится из ее разбитого лба. А потом стало темно.

* * *

Когда в номер Рейчел подали воскресный кофе, она получила нацарапанную на салфетке записку. Два слова, которые так много значили:

«Жива-здорова».

Девушка отправилась с отцом на воскресную поминальную службу, которая проходила в самой большой в Берлине кирхе. В темной церкви собралось десятка два людей, чтобы оплакать и отдать дань уважения погибшим – большей частью это были любопытные соседи, жившие неподалеку от эпицентра взрыва.