Спасая Амели - Страница 98

Священник вздохнул.

– Надеюсь, в Америке ничего подобного не случится.

– Запретить молиться в школах? Содрать со стен распятия? Это все равно что в американских храмах убрать Десять заповедей. Я никогда не была усердной прихожанкой, но подобного не могу себе даже представить. Служители церкви, даже люди, которые в эти церкви не ходят, никогда бы не позволили, чтобы их подобным образом ограничивали и лишали прав.

* * *

К концу недели протесты в Берлине привели к тому, что распятия вернули на место. Курат Бауэр наблюдал за тем, как отец Оберлангер, гордый прокатолической позицией своей паствы, при каждом удобном случае одобрял стойкость прихожан.

Но, уединившись в полутемной церкви, курат Бауэр преклонил колени перед алтарем и заплакал. А если бы эти люди так же решительно воспротивились Нюрнбергским законам, по которым евреев лишали прав и гражданства? А если бы они потребовали, чтобы пощадили стариков, инвалидов, душевнобольных людей, гомосексуалистов, свидетелей Иеговы, цыган, поляков и тех же евреев? У Гитлера множество врагов! А если бы Церковь – католическая и протестантская – отказалась вступать в сговор с Гитлером и признавала бы своим истинным вождем только Христа?

«Прояви милосердие и прости нас, Отче. Мы сберегли наши священные образа, но принесли в жертву Твой образ в своих душах».

48

Резкий холодный ветер стих. Снежные заносы в городе практически исчезли. Джейсона вновь отозвали в Берлин – занять место корреспондента, которого отослали назад с США.

– А почему Кейфера отправили домой? Я думал, что он здесь надолго.

Элдридж сгрузил стопку бумаг Джейсону на письменный стол.

– Он слишком много наболтал одной нью-йоркской газете о том, что гестапо бросает инакомыслящих священников в концлагеря, где их пытают. Решили, что это он проговорился о событиях в Польше. Главному редактору удалось выслать его из страны, пока его не забрало гестапо. Нацисты не очень-то хотят, чтобы их деяния вылезли наружу. Или ты этого не знал?

Джейсон не обращал внимания на сарказм Элдриджа. Ему было очень жаль, что Кейфера обвинили в том, что сделал он, Джейсон, но, по крайней мере, его хотя бы не выслали в один из лагерей – прямо никто об этом не говорил, но любому иностранному журналисту мог грозить концлагерь. Если поспешное возвращение Кейфера домой означало, что у Джейсона все еще есть шанс изобличать грязные дела нацистов, это было бы неплохо.

– И какое у меня задание от редакции?

– Новости Церкви, старина. Ты написал такой отличный материал об этом Бонхёффере, что главный редактор решил, что ты можешь взяться за что-нибудь новое – разумеется, с большей осторожностью, чем Кейфер. – Элдридж усмехнулся. – Это не моя тема, если ты понимаешь, о чем я.

Джейсон понимал и даже обрадовался заданию, хотя и не был намерен показывать свою радость Элдриджу. Он небрежно перелистывал страницы.

Новости Церкви – католической и евангелистских – не радовали. Из донесений на местах становилось известно, что все большее число священников арестовывают за то, что те выступали против нацистской агрессии. Даже за теми, кто вслух ничего не говорил, но и не восхвалял Гитлера, тоже следили, перехватывали их письма, прослушивали телефоны. Обычным явлением стало присутствие на проповедях гестапо (с последующим донесением начальству).

Прежде всего Джейсона волновала судьба курата Бауэра. Журналист знал, что в Обераммергау и его окрестностях скрывается не меньше двух десятков беженцев – и все это при поддержке курата. Сколько еще туда можно будет отправить людей и как помочь тем, кто уже там, если Бауэра арестуют? Кто скажет? Что ж, курат никому не рассказывает о своих делах, а личного телефона, который можно было бы прослушивать, у него нет. Но его постоянные поездки в Мюнхен уже стали привлекать внимание.

А еще Джейсона тревожила занятость Дитриха Бонхёффера. Тот не старался привлечь к себе внимание, но упорно отказывался прятаться за нацистским покровом Немецкой евангелической церкви. Ему позволено было приезжать в Берлин только для того, чтобы навестить своих именитых родителей – именно благодаря им Дитриха до сих пор не арестовали. А может, нацисты надеялись, что он приведет их к другим инакомыслящим, которые также заслуживают внимания властей?

Но Джейсон знал, что его новый друг найдет способ служить Господу, неважно где, неважно, в каких условиях, – даже если ему придется на время удалиться от мира и написать очередную книжку, книжку, которая, несомненно, спровоцирует и всколыхнет Церковь.

Nachfolge радикально перевернула мировоззрение Джейсона. Он молился, чтобы эта книга произвела на Рейчел такое же впечатление.

Всю следующую неделю Джейсон выдавал статью за статьей. Он засы́пал главного редактора новостями берлинской церкви, поэтому ему легко удалось получить командировку именно туда, куда он и хотел, – на Страстной неделе Янг должен был отправиться в «страстную» деревню без «Страстей Христовых».

Джейсон пытался убедить себя, что его мотивы совершенно бескорыстны, что он сможет воспользоваться представившейся возможностью и доставить паспорта и поддельные документы курату Бауэру. Потом ему нужно будет связаться с Фридрихом Гартманом и лично убедиться в том, что с малышкой Амели все в порядке. Но кроме всего этого журналист не мог дождаться встречи с одной молодой особой, ему не терпелось узнать, что она думает о книге Бонхёффера.

И тогда он вспомнил о пленке.

Джейсон дождался вечера, когда все уйдут из редакции. Перед самым отъездом в Мюнхен он полез в глубину стола за маленьким цилиндром, который прикрепил липкой лентой. Когда Джейсон не нащупал ничего, кроме пустоты, он решил, что просто промахнулся. Журналист вытащил ящик, проверил заднюю стенку, затем все ящики по очереди и пол. В конце концов Янг выключил настольную лампу и сел. В его голове роились всевозможные сценарии развития событий. Ни один из них не радовал.