Спасая Амели - Страница 24

Лии почти не верилось, что она решилась на подобный поступок, говорила таким деловым, прозаичным тоном. Курат Бауэр был не женат, собственных детей не имел – это был его осознанный выбор – он дал обет. Как ему понять, что такое боль из-за стерилизации? Что такое презрение, которое испытывали к бесплодной пациентке врачи, открыто заявлявшие, что знают ее как свои пять пальцев, хотя она сама себя не знала. Что такое ужасный страх, что муж перестанет ее любить. И Лия обо всем рассказала курату… дважды.

После того как она еще раз исповедуется – напомнит ему о своей нечестивости, – он наверняка передумает. Лучше вообще не знакомиться с детьми, чем думать, что потом их у нее заберут. На этот раз курат плакал и молился вместе с молодой женщиной. Он отреагировал странно: сказал, что не может жалеть ее, потому что у каждого свой крест и Отец Небесный таким образом введет ее в Царство Божие.

Лия не до конца поняла, что он имел в виду. Она поверить не могла, что Господь сначала презирал ее, а потом благословил, позволив опекать этих драгоценных детей. Вероятно, потом Он увидит, что совершил ошибку, и заберет их у нее. Но пока Господь этого не сделал, Лия была намерена стать самым лучшим руководителем детского хора, какой только был в Обераммергау, – не ради грядущего праздника, а ради самих детей.

Она отдаст им всю свою любовь до последней капли.

На каждую репетицию она будет приносить свежее молоко от своей коровы – и плевать, что из-за этого меньше молока продаст на рынке. Она пороется по сусекам и купит или выпросит все необходимое, чтобы испечь штрудель, кекс и пирог с начинкой. Нет, наверное, пить молоко перед репетицией не годится – оно будет обволакивать голосовые связки. Вода – вот что нужно. Но после репетиции Лия будет поить детей молоком, чтобы домой малыши возвращались не с пустыми желудками.

Она сошьет новые наряды к празднику – для каждого ребенка. Лия была уверена, что Фридрих не пожалеет денег на ткань. А если окажется, что сшить новые наряды очень дорого, что ж, у нее есть старые, ненужные занавески. Наверное, они подойдут даже больше – лучше впишутся в праздник.

Лия засмеялась – негромким нежным смехом, который слышали только она сама и Господь. Она дождаться не могла, когда напишет Фридриху. Он сразу поймет, что для нее это значит. Но она не расскажет ему о том, о чем сказала курату Бауэру. Даже от Фридриха Лия скрыла, как ее клеймили позором врачи в Институте. Она отмахнулась от этих воспоминаний – по крайней мере, на время.

Обходя деревушку, Лия начала негромко напевать. Настала ночь. Когда женщина дошла до ворот своего дома, небо стало угольно-черным и звезды на нем казались белыми огоньками – наверное, еще никогда они не светили так ярко. Лия не помнила, когда чувствовала себя более чистой, более умиротворенной. Интересно, как долго продлится это ощущение? Или это всего лишь мгновенное просветление в ее жизни? Она не станет спрашивать об этом у Бога. Пока что она будет воздавать Ему хвалу.

Лия улыбнулась и со смехом и слезами стала обнимать себя. Этой ночью даже у Генриха Гельфмана, который так и не вернул фигурку младенца Иисуса и упрямо заявил курату Бауэру, что и не вернет, появился нимб над головой.

* * *

Джейсон Янг зевнул, потянулся. Он уже семнадцать часов посвятил репортажу – и последние три провел, стуча по клавишам печатной машинки. Джейсон только что передал свой материал в Нью-Йорк по телефону и уже намеревался идти спать – долго-долго, – но тут на столе зазвонил телефонный аппарат. Янг взглянул на часы. Половина второго. Ночь он проведет на раскладушке в отделе новостей. Телефон опять зазвонил. Джейсон хотел было проигнорировать звонок, но журналист в нем взял верх.

– Мы можем поговорить? – задыхаясь, спросил на том конце провода женский голос по-английски. Он был таким же напряженным, как и у всех информаторов Джейсона в Германии.

– С моей роковой дамой? Разумеется! – хмыкнул Джейсон, неожиданно почувствовав, что полностью проснулся.

– Вам весело, да?

– Я вообще известный балагур. Чем могу помочь? – Джейсон старался не называть имен, будучи уверенным в том, что все телефоны редакции прослушиваются.

– Кофе. Вы любите кофе?

– Настоящий кофе – очень люблю!

– И я. Завтра утром в одиннадцать? На нашем углу.

– Увидимся в одиннадцать.

Джейсон положил трубку на рычаг. «Она напугана. Что-то произошло». Он расправил рукава, перекинул пиджак через плечо и поспешил к двери, недоумевая, что же произошло. Джейсон радовался тому, что она позвонила. И сомневался, что теперь ему удастся заснуть.

10

Джейсон ждал на том углу, где встретил Рейчел после убийства детей. Увидев приближающуюся девушку, он приподнял шляпу в знак приветствия, и они пошли рядом. Кафе находилось неподалеку, и Джейсону приятно было прогуливаться по Тиргартену в компании Рейчел.

Через полчаса им принесли заказ и девушка закончила свою историю.

– Давайте уточним. – Джейсон перегнулся через столик к Рейчел, но его невероятно отвлекали и запах ее духов, и серебристые блики в голубых глазах. – Вы хотите, чтобы я спрятал глухого ребенка, который не понимает, что я говорю, до тех пор пока Гитлер со своими приспешниками не потерпят крах и не исчезнут, а потом вернул его целым и невредимым, и желательно с улыбкой на лице, любящей матери, супруге офицера СС – которому, кстати, не терпится перерезать им обоим горло?

Рейчел откинулась на спинку стула, зажмурилась от утреннего солнца, лучи которого струились сквозь ветви лип. Она медленно потягивала кофе, потом поставила чашку.