К тому времени, когда эсэсовцы уехали, дом бабушки был перевернут вверх дном, чуланы разворочены, а в деревянных стенах продолблены дыры – в тех местах, где, по мнению СС, могли быть тайники. Но кого они могли прятать, ни бабушка, ни Лия понятия не имели. На чердаке все разнесли в пух и прах, в подвале опустошили полки: банки с соленьями побросали на пол, пучки сухих трав и цветов расшвыряли в ярости.
Эсэсовцы выкручивали Лии руки. Их начальник, высокий немец, разорвал на ней блузку и облапил, требуя сказать, где же она прячется. Лия только плакала. Еще один эсэсовец угрожал бабушке. Он ударил старушку, отчего та оказалась на полу – у нее на щеке багровела ссадина. Но ни одна из женщин не могла понять, о чем говорят эсэсовцы, чего они хотят.
Прошло целых двадцать минут, прежде чем кошмар прекратился и эсэсовцы укатили восвояси. Они злились, но, по всей видимости, были довольны, что ее здесь не оказалось. И тем не менее их главарь с обезумевшими глазами пригрозил, что прятать ее бесполезно, как и вообще кого бы то ни было. А если она появится, Лия с бабушкой должны отказать ей в приюте и сразу же выдать полиции. Он сунул Лии за пояс юбки свою визитную карточку с именем штурмбаннфюрера Герхарда Шлика и номером телефона, заверив перепуганных женщин, что знает, где ее искать. А если найдет и выяснит, что они ей помогали, они с бабушкой поплатятся за это. Он обязательно вернется.
Как только эсэсовцы ушли, обе женщины какое-то время не двигались с места. Они скрючившись лежали на полу, едва смея дышать, собираясь с силами и мыслями.
Происшедшее было слишком странным, слишком ненормальным, чтобы в него можно было поверить.
Потом Лия уложила бабушку в кровать, обмыла ее щеку, принесла горячего чаю. Они ни словом не обмолвились о вторжении в их дом, об избиении. Да и как описать это словами?
Вернувшись в кухню, Лия подошла к раковине, задернула занавески и стала неистово тереть руки, грудь, все тело. Она изо всех сил старалась привести в порядок разорванную одежду и сдержать слезы. «Фридрих! Фридрих! Ты так мне нужен!»
Лия закуталась в бабушкину шаль и крепко завязала ее на груди. Она придет сюда завтра, поможет бабушке привести в порядок дом, но теперь ей необходимо вернуться к себе – к деревянным фигуркам Фридриха, к теплому одеялу, которым они могли укрываться вдвоем, пока ее мужа не мобилизовали.
Женщина торопливо шагала в темноте домой, оглядываясь через плечо на малейший шорох. Когда она наконец-то дошла до порога, ее сердце упало: входные двери были распахнуты. Вандалы побывали и в ее доме. Райский уголок, который они с Фридрихом так трепетно создавали и берегли, был разрушен: статуэтки, стоявшие в ряд на полках, были сброшены, фарфоровые фигурки и чашки, которые подарила бабушка, – разбиты.
Такого Лия вынести не смогла. Она бросила в сумку свою ночную сорочку, выгнала Мидред, пятнистую кошку, за дверь, закрыла дом и побрела назад – устало потащилась на холм. Завтра она наведет у себя порядок. А сегодня будет спать на своей кровати в доме, в котором выросла. Будет прислушиваться к бабушкиному дыханию и молиться, чтобы Фридрих скорее вернулся домой.
Почти час Джейсон взывал к разуму Рейчел, отговаривая ее немедленно мчаться в Обераммергау, но она оставалась непреклонна. Журналист утверждал, что нисколько не сомневается: Обераммергау – первое место, где ее будут искать нацисты, возможно, они даже организуют засаду, если не найдут ее сразу. В конце концов он сдался. Джейсон уговорил девушку немного поспать и пообещал, что они поговорят завтра.
Как только за ним захлопнулась дверь, Рейчел пододвинула лампу к кухонному столу. Она впилась глазами в сфотографированные документы, прищурившись, чтобы разобрать написанное. Отогнав противоречивые воспоминания о единственных родителях, которых она знала, Рейчел сосредоточилась на семье, которую никогда не видела и о существовании которой даже не подозревала.
– Лия. Ее зовут Лия.
Рейчел вглядывалась в черты, напоминавшие ее собственные. Но прическа была другая. На лице женщины, запечатленной на фото, не было ни грамма косметики, и что-то в глазах и губах неуловимо отличало ее от Рейчел. Другой была не форма губ, а их изгиб. Рейчел никак не могла понять, в чем именно заключалось отличие, но оно имелось – не было искорки, не хватало уверенности в себе.
Она покачала головой. Возможно, изображение на фотографии искажено. Рейчел узнает обо всем, когда познакомится с сестрой поближе.
– Когда я ее увижу, – прошептала девушка, закрывая глаза. Слова проникали в ее разум, в самое сердце. – Свою сестру.
Рейчел понимала, чем обязана Джейсону. Она доверилась ему во всем: вручила пленки, свою историю, всю жизнь… и Амели. Ради того, чтобы ей помочь, он рисковал работой и репутацией – даже свободой и жизнью. И сейчас она снова просит его помочь: отвезти ее в далекую баварскую деревушку, где ее, скорее всего, уже ищут. Неудивительно, что Джейсон считает эту затею небезопасной. Наверное, он побаивается, что она проговорится, выложит все, что знает, и подставит его под удар.
«Но он не понимает, каково это – быть одной, по крайней мере, в душе – всю свою жизнь. Всегда чувствовать, что какой-то части меня не хватает, а теперь неожиданно узнать, что у меня есть сестра – сестра-близнец… и бабушка…»
Было уже поздно, когда Рейчел закончила читать документы и выключила свет. Она скользнула под одеяла, которые Шейла оставила для нее на диване. Рейчел радовалась тому, что эта щедрая молодая женщина еще не вернулась. Девушке хотелось чуть дольше побыть наедине со своими мыслями, с образами, которые рождало ее воображение. Но ее веки тяжелели. День выдался длинным, эмоционально насыщенным, тревожным, утомительным.