Спасая Амели - Страница 50

К оглавлению

50

Лию убедили детали рассказа о проклятом Институте во Франкфурте, а еще то, что, умывшись, причесавшись и стряхнув пудру с волос, Рейчел стала выглядеть как точная ее копия, только более стильная. Оставалось лишь качать головой от невозможности осознать происходящее, и Лия изо всех сил старалась избавиться от груза, давившего ей на сердце.

Лия не могла думать исключительно о себе. Она боялась, что на крыльце в поисках Рейчел опять появятся СС. Лия видела в глазах бабушки горькое понимание того, что этот Институт позволил ее драгоценной Айбин, ее единственной дочери, умереть ради экспериментов над ее однояйцевыми девочками-близнецами. «Помоги нам, Святой Отец, помоги нам!»

Но что они с бабушкой могут сделать для Рейчел? Как могут помочь ей покинуть Германию, когда на всех блокпостах ее ищут?

– Разумеется, ты останешься у нас! – заявила Хильда. – Лия живет у меня, пока Фридрих в отъезде.

– Они вернутся за ней. У нас негде ее прятать!

– Тогда мы устроим тайник! – Бабушка взяла внучек за руки.

– Это еще не все, – призналась Рейчел.

– Еще не все? – Лия была поражена: куда уж еще больше!

– Ребенок… – начала Рейчел.

– У тебя есть ребенок? – ахнула бабушка. – Моя праправнучка!

У Лии упало сердце.

– Ребенок не мой; это дочь моей подруги. Но я… в ответе за малышку. Я заберу ее в Штаты, как только мы найдем способ выехать из Германии.

Рейчел рассказала им о Герхарде Шлике, о программе «Т4», об уловке, к которой пришлось прибегнуть, чтобы Шлик поверил, будто его дочь погибла. Об убийстве Кристины. Лия даже представить себе не могла ничего подобного, а бабушка лишилась дара речи.

– Значит, теперь этот безумец ищет не только тебя, но и свою дочь! Здесь, в Обераммергау! – едва не плакала Лия.

– Шлик не знает, что Амели жива! Он уверен, что она погибла. И ему неизвестно, что я приехала к вам.

– Мы не можем тебя прятать… не можем прятать этого ребенка! – Лия поверить не могла, что произнесла это. – Соседи все видят… все знают!

– Девочка здесь? – Глаза бабушки затуманились.

– Нет, но один мой друг привезет ее сюда… если вы позволите. Я должна послать ему письмо по почте. Зашифрованное. Амели очень маленькая – ей всего четыре года. – В глазах Рейчел была мольба.

– Привози! – разрешила Хильда.

Но Лия сжала руку бабушки, призывая ее не спешить, подумать.

Глаза старушки заблестели от посетившей ее мысли.

– Лия учит петь детей-сирот из городка и детей беженцев, которые тоненькой струйкой стекаются в деревушку. Мы можем сказать, что взяли беженку. Она затеряется среди остальных. – На устах старушки играла полуулыбка. – Но ты должна продолжать маскироваться. Если кто-нибудь увидит вас с Лией – даже поодиночке, – сразу же станет понятно, что вы сестры.

– Амели глухая. Она не сможет затеряться среди других ребятишек.

С момента знакомства Лия еще не видела, чтобы Рейчел было так неловко.

– Она не сможет петь. На самом деле ее вообще никто не должен видеть.

Часть II
Октябрь 1939 года

23

Амели давно уже не сосала палец. Но в кромешной ночной темноте, лежа на самодельной соломенной постели под крышей сельского дома, девочка незаметно сунула большой палец в рот. Она немного успокоилась, хотя пальцем маму не заменишь.

Малышка не понимала, что произошло, в чем она провинилась, почему много недель назад ее вырвали из приятно пахнущих маминых объятий и запихнули в вонючее, пропахшее дымом шерстяное одеяло. А потом была тряска по ухабистым дорогам, и наконец ее сунули в руки незнакомой женщине – женщине, которая тут же остригла кудряшки Амели, сделала ее похожей на мальчика.

Амели не нравилась колючая рубашка, ледерхозен и грязная шерстяная кепка, в которую ее обрядили. Девочка скучала по своим красивым платьям и мягким косичкам-бубликам, которые иногда заплетала ей мама и которые потом щекотали щечки. Ей не хватало даже купания.

Амели снилась мама, но, когда девочка просыпалась, образ маминой улыбки блекнул так же быстро, как высыхала роса за окном кухни. Амели боялась, что, если она забудет маму, мама забудет ее.

Женщина в засаленном фартуке кормила девочку, иногда улыбалась ей, ласково двигала губами – очень похоже делала и мама. Но эта женщина совершенно не умела разговаривать на языке жестов, поэтому не имело значения, как часто и отчаянно Амели задавала ей вопрос: «Где мамочка? Где мамочка?» – она не получала ответа. Малышка прикоснулась к груди женщины, ее горлу, лицу и почувствовала такое же нежное урчание, какое чувствовала, когда льнула к маме.

Но эта женщина пахла иначе, ее кожа была не такой мягкой и шелковистой, как у мамы. От этой женщины доносился легкий запах животных, которые жили в сарае и на скотном дворе прямо за дверью кухни: корова с большими глазами, расхаживающий с важным видом гусь, валяющаяся в грязи свинья, покорный коричневый ослик с грубой, покрытой перхотью шерстью. И все это дополнял дрожжевой аромат свежеиспеченного хлеба.

Еще никогда в жизни Амели не пробовала такого восхитительного хлеба и такого желтого сливочного масла, тоненьким слоем размазанного по кусочку хлеба. Эта женщина иногда даже накладывала поверх масла сладкое варенье из черной смородины – редчайшее лакомство. Мама частенько отказывала Амели в темно-пурпурной сласти: она, улыбаясь, качала тонким пальчиком, когда малышка тянулась ручками за глиняным горшочком.

Амели до сих пор засыпала в слезах. Иногда ухаживавшая за ней женщина взбиралась по лестнице на чердак, брала девочку на руки и нежно ее укачивала. Амели не знала, когда это случится, и случится ли вообще. И почему женщина это делает. Но в такие исполненные нежности мгновения Амели вновь пыталась разговаривать на языке жестов, однако, похоже, это только расстраивало женщину – она отталкивала ручки девочки.

50