Но в то, что она мертва, Герхард тоже не верил, как не верил в то, что она смогла покинуть страну. У каждого патруля на границе была фотография Рейчел – задолго до того, как доктора Крамера увезли на допрос, задолго до того, как девушка могла бы достичь границы Германии. Один патрульный доложил, что видел ее на вокзале на границе, но ей удалось сбежать. Как? Куда она могла спрятаться? Кто ей помог? Разве после смерти Кристины у нее остались знакомые в Германии?
Шлик допросил всех сотрудников Института, а также служащих гостиницы во Франкфурте, водителя машины, на которой доктор Крамер и Рейчел приехали в Берлин, горничных из гостиницы, официантов, швейцара, коридорного. Ничего.
Герхард продолжал терзать свою память.
И тут он вспомнил бал. И одного особенно противного америкашку, который облил его шампанским – грудь и рукав.
Второй америкашка – в очках – отвел Герхарда в сторону, чтобы сфотографировать, потом нарочито долго записывал имя, проговаривая его по буквам, и адрес. Он обещал, что фотография Шлика появится в зарубежных изданиях, прямо рядом со снимком Гиммлера – дань уважения балу и людям, возглавившим движение евгеники. Такого мгновения славы Герхард пропустить не мог.
Шлик заставил подчиненных проверить все газеты в Берлине. Их осведомители просмотрели все газеты в Нью-Йорке и Лондоне. Ничего.
Эти америкашки действовали заодно: пошли на хитрость, чтобы вырвать Рейчел у него из рук. Пока он фотографировался и отвечал на вопросы, где была она? Шлик закрыл глаза, напряг память – голубой вихрь, смех, разговоры… америкашка разливает шампанское. «Журналист. Зарубежная пресса. Они были знакомы еще в Нью-Йорке? Кто он?»
Это нетрудно выяснить. Герхард снял трубку стоявшего на письменном столе телефона.
Анонимное шифрованное послание Рейчел наконец-то попало к Джейсону – такое впечатление, будто оно облетело полмира и его вскрывали раз шесть.
Джейсон позвонил фрау Бергстром из таксофона, сказал, что послушал симфонию, и, зная, как она любит музыку, настойчиво рекомендовал сходить в театр – партитура просто великолепна, а вечер стоил того, чтобы провести его с друзьями. Сегодня дают концерт. Он пришлет ей билеты.
Через полчаса Джейсон позаимствовал машину и отправился в деревню, на ферму, где, по его сведениям, прятали Амели.
Женщина, открывшая дверь, стала отрицать, что приютила ребенка, но когда журналист достал тридцать марок, закатила глаза и повела его на кухню.
Впервые Джейсон увидел Амели издали в тот день, когда Кристина привезла ее в клинику. Второй раз – после того, как малышку подстригли, покрасили ей волосы и переодели в мальчика. Но этого робкого, печального ребенка, который вылез из-под раковины в кухне, едва можно было узнать.
– Мы зовем ее… его Герберт, – сказала хозяйка.
Джейсон сглотнул. Он полагал, что готов ко всему. В конечном счете этот маскарад ради безопасности ребенка. Но он ни за что бы не догадался, что это тот же самый розовощекий херувимчик с косичками, который вошел в клинику с мамой – мамой, которой уже нет.
– Она совсем на себя не похожа.
– Так и задумано, mein Herr, – раздраженно ответила хозяйка и подозвала Амели к столу. – Ваш приезд сюда – рискованный поступок. И для нее, и для меня. Как видите, с девочкой все в порядке. В наше время это все, на что можно надеяться. – И женщина надменно вздернула подбородок.
Джейсон поморщился.
– Я понимаю.
Женщина смягчилась, вздохнула.
– Проходите, садитесь рядом с ней, пока я накрою на стол. Поешьте. Это единственное, что вы можете сделать вместе.
Джейсон не стал спорить, но обрадовался, что заранее позаботился о подарке для ребенка. Когда хозяйка вышла из комнаты, журналист достал из внутреннего кармана куртки маленькую книжку с самыми яркими картинками, какие ему удалось найти.
Амели распахнула глазки, и впервые в них вспыхнула жизнь. Джейсон тоже ощутил радость. Он сказал языком жестов: «Меня зовут Джейсон», потом сделал возле уха знак, обозначающий букву «Д», – причудливый жест, выбранный им для обозначения своего имени. Ничто в Германии не могло сравниться с робкой улыбкой, которую подарила ему малышка, когда в ответ сделала знак «А» у ямочки на щеке.
Джейсон засмеялся, а Амели прижала ручку к его груди.
– Ты чувствуешь? – Он вновь засмеялся.
Девочка робко улыбнулась ему, но он практически ничего не видел – у него перед глазами была пелена. Джейсон закашлялся, указал на книгу, что лежала на столе перед ними, и сделал знак, которому его научил Элдридж: прижал ладони друг к другу, потом открыл их, как обложку книги. Это означало: книга – подарок для тебя.
Амели наклонила голову набок и жестом показала: «спасибо», но при этом выглядела сбитой с толку. Джейсон вновь сказал языком жестов «книга» и стал ждать.
Девочка прищурилась и тоже ждала.
Джейсон улыбнулся, распахнул объятия.
Амели вскарабкалась ему на колени, пытаясь заглянуть в глаза. Явно удовлетворенная увиденным, она уселась и открыла книгу. Девочка стала шевелить губами, и Джейсон понял: она мимикой показывает: «читать», – явно вспомнив о том, как ей вслух читала мама. Амели повернулась, обхватила его лицо маленькими ладошками, обвела пальчиком рот и показала на книжку.
– Хочешь, чтобы я тебе почитал? – Джейсон погладил ее по голове. – Но ты же не слышишь этих слов, разве нет, малышка? Ты не знаешь, что они означают.
Однако Амели опять показала пальчиком на книжку и прижалась к нему. Джейсон одной рукой обнял ее и вновь раскрыл ладони. Амели раскрыла свои.