Спасая Амели - Страница 74

Герхард натянул перчатки и улыбнулся. «У ваших “Страстей Христовых” будет подходящий новый эпизод».

35

Джейсон задержался до начала комендантского часа – помогал Лии сбивать деревянный ящик. Она сказала, что этот ящик был меньше того, в котором приехала Амели. Лия устлала его мягкими одеялами, положила даже новое вязаное розовое одеяльце, которое, как подозревал Джейсон, связала для ребенка своей мечты. Но из добытых Рейчел документов он отлично знал, что никакого ребенка у Лии никогда не будет.

Лия ловко управлялась с деревом – научилась у мужа – и знала, как сделать так, чтобы крышка плотно закрывалась, но в то же время ее легко можно было снять.

Джейсону становилось не по себе, когда он думал о том, что сам посылает на такое опасное испытание двух своих самых любимых девочек – одна была так красива, что он едва мог дышать, когда она была рядом с ним, а вторая так мала и уязвима, что ему хотелось остановить время, чтобы уберечь ее невинность.

Впервые Джейсон почувствовал, что понял значение словосочетания «дорогое милосердие» – жертвенная жизнь и смерть. Он лишь молился, чтобы не сделать глупость, чтобы Господь позаботился о Рейчел и Амели, приглядывал за ними. Джейсон помолился за Рейчел, когда отправлялся в свою комнату в доме Гартманов, и сделал пару снимков на новой пленке: на одном запечатлел Рейчел, которая держит Амели, обе улыбаются друг другу; на другом Амели тянет ручки к лицу Рейчел, а та смотрит на Джейсона. Если он не ошибался, в глазах девушки было все, на что он надеялся.

* * *

Когда сестры попрощались и бабушка со слезами на глазах отпустила Рейчел, пообещав, что обязательно разыщет ее после того, как закончится безумное правление Гитлера, над горами забрезжил серый рассвет – сначала пополз туман цвета лаванды, потом на небе появились все оттенки розового, позже – янтарного и, наконец, цвета дыни. Мычание коров на окраине деревушки, звон их колокольчиков ознаменовали утреннюю дойку.

Рейчел, прикрыв глаза и съежившись от холода, спустилась по холму и пошла по деревушке к вокзалу. Девушка чуть-чуть согнулась, стараясь имитировать неровную походку женщины средних лет, страдающей ревматизмом. Рейчел была даже рада идти не спеша. Ей хотелось впитать каждый звук, посмаковать каждый запах, каждый нюанс Обераммергау, этого окошка в мир ее матери – ее настоящей матери, – а также в мир ее бабушки и сестры.

Было очень важно выбраться из деревни. Если ее остановят, то, скорее всего, здесь, где каждый новый человек на виду.

Лия утверждала, что на первый поезд до Мюнхена будет мало пассажиров. По ее словам, как только они достигнут большого города, там проще будет затеряться. Никто их не узнáет. Они должны продолжать делать вид, будто незнакомы друг с другом. Рейчел не должна снимать грим, и ей следует всегда быть настороже. Они не смогут дышать спокойнее, пока не достигнут границы со Швейцарией, пока не убедятся в том, что предъявленные ими документы не вызвали никаких подозрений у нацистского патруля.

Лия выйдет из дому через полчаса. Лучше, если односельчане увидят, что она уезжает по каким-то делам. Могут, конечно, поползти слухи о том, что женщина пытается продать работы своего отсутствующего мужа, но во время войны чего только не случается.

Больше всего Рейчел волновало пересечение границы. У пограничников наверняка есть ее фото, скорее всего, ее до сих пор ищут. Но если нацисты полагают, что Рейчел попытается добраться до Обераммергау, возможно, они будут следить и за перемещениями Лии?

Джейсон же думал вот что: идея Лии принять участие в их операции ему не нравилась, но он был согласен с тем, что ее действительно трудно в чем-то заподозрить. Ее ничто ни с кем в поезде не связывает, поэтому это может спасти Амели.

Рейчел купила билет и уже собиралась садиться в вагон, как вдруг услышала за спиной:

– Фрау Гартман!

Девушка постаралась не смотреть на румяного священника, протягивающего Лии руку. Рейчел заняла место в вагоне и немного приопустила окно, чтобы слышать разговор.

– Курат Бауэр, guten Morgen! – Лия пожала священнику руку.

– Вы сегодня рано встали. – Курат кивнул на багаж. – Куда-то уезжаете?

– Ja, ja. Хочу посмотреть, что можно продать из работ Фридриха, заработать немного денег, чтобы преодолеть временные затруднения, пока муж не вернется.

Участие – или недоверие, как показалось Рейчел, – промелькнуло в глазах священника. Он пристально смотрел на Лию, как доктор, который ищет симптомы гриппа.

– Хорошая… просто отличная идея.

«Жалость… он смотрит на нее с жалостью!»

– Я тоже собираюсь в Мюнхен… всего на один день. – Курат колебался. – О детях не волнуйтесь. Завтра я сам проведу репетицию. Ничего страшного, если сегодня одного урока не будет.

– Ja, конечно! Danke, курат Бауэр. Следовало сначала поговорить с вами. Мне очень жаль.

– Не стоит извиняться. Уверен, что мы справимся. Я попрошу фрау Фенштермахер помочь мне до конца недели. Или даже на следующей. Вы же не задержитесь дольше, нет?

– Nein, nein. Я еду всего на пару дней – продать все, что смогу, перед Рождеством, на рождественских ярмарках.

Священник вглядывался в лицо женщины, в его голубых глазах застыли жалость и вопрос. Он подхватил сумку Лии, и они вошли в вагон.

Рейчел выдохнула (хотя сама не заметила, что сидела все это время затаив дыхание) и пересела ближе к концу вагона. Она положила свой чемодан на верхнюю полку, потом присела у окна и закрыла глаза, делая вид, будто дремлет, и надеясь, что никто не станет докучать ей разговорами.