Сестры не сводили друг с друга глаз. Рейчел не могла понять, что произошло. Неужели с Лией в Институте сделали что-то ужасное? Неужели именно поэтому у них с мужем никогда не будет детей?
– Что с тобой там произошло?
Лия открыла было рот, чтобы ответить, но слова не шли с языка.
– Лия! – Рейчел потянулась к сестре, но тут обе вздрогнули от резкого стука в дверь.
Рейчел схватила свою чашку с блюдцем и спряталась в шкафу.
Лия пыталась унять бешено колотящееся сердце. Она прижала ладони к щекам. Вновь раздался стук в дверь.
– Фрау Гартман!
Лия вздохнула и распахнула дверь.
– Шиф Шраде! Я… мы вас сегодня не ждали. – Она лихорадочно пыталась припомнить, не забыла ли чего-нибудь… Может, бабушка о чем-то упоминала? Или намекал курат Бауэр? «Новых беженцев не было – пока!»
– Сюрприз – подарок от вашего приятеля-журналиста, который снимает у вас дом. – Лесничий подмигнул.
– Подарок?
– Отойдите в сторонку – нужно место! – И он втащил в кухню норвежскую ель.
– Елка?
– Ja! Ja! Рождественская елка! Герр Янг сказал, что это самое меньшее, чем он может отблагодарить свою благодетельницу за то, что она позволила ему остановиться в ее доме. А еще он просил вам передать, что надеется скоро вернуться – за очередной сенсацией, над которой работает для американской газеты.
– Какая красивая!
В невысоком дверном проеме появилась бабушка. Она всплеснула руками, прижала их к груди.
– Елка! Рождественская елка! Ой, Шиф Шраде, как мило с вашей стороны!
– Не меня благодарите.
– Давай поставим елку у тебя в комнате, Лия? Когда Фридрих очнется, первое, что он увидит, – ель.
Шиф Шраде засмеялся, глядя на Лию. Она зарделась.
– Nein, фрау Брайшнер, по-моему, елка будет не первым, что он увидит. – Лесничий тряхнул поклажей. – Показывайте дорогу.
Как только лесничий ушел, бабушка позвала Рейчел, Ривку и Амели из тайника на чердаке, чтобы девочки пришли посмотреть на елку, а потом вновь отослала Рейчел на чердак – за коробкой с украшениями.
Когда Рейчел вернулась, бабушка обхватила Ривку за плечи.
– Похоже, ты раньше никогда не наряжала елку?
Ривка медленно покачала головой.
– Тебе понравится! – заявила бабушка.
Амели, впитывая в себя происходящее, захлопала маленькими ладошками и стала танцевать. Бабушка засмеялась.
Но у Ривки был такой вид, как будто ее заставили есть свинину вопреки ее еврейскому воспитанию.
– Как чудесно пахнет! – Рейчел провела пальцами по душистым веткам, отчасти радуясь тому, что Ривку елка не впечатлила.
«Возможно, такие мелочи и дадут ей понять, что между ней и Джейсоном пропасть».
– Лучше дождаться, когда придут дети, – посоветовала Лия.
Она была бледнее, чем обычно.
– Дети? – Рейчел округлила глаза.
У нее в голове не укладывалось, что можно взять еще кого-то из беглецов.
– Klopfelsingen – давняя традиция альпийской детворы, когда они ходят по домам и поют песни, – объяснила ей Лия. – Я буду ходить с ними. И вы можете послушать, но так, чтобы вас никто не увидел. Нам не нужно, чтобы дети заметили, как из-за занавесок смотрят любопытные глаза.
– Тут еще кое-что, – таинственно прошептала бабушка и пальцем поманила всех на кухню. – Идите посмотрите, что еще принес Шиф Шраде – очередной подарок от твоего молодого человека.
Бабушка улыбнулась Рейчел, а та подумала: «Неужели она наконец-то простила мой проступок на рождественской ярмарке?»
– Карп! – взвизгнула Рейчел, глядя на барахтавшуюся в металлическом тазу рыбу.
– Ой, у меня весь пол будет мокрый! – засмеялась Хильда.
– Карп на Рождество! – удивилась Лия. – Мы целых три года не ели карпа.
Старушка усмехнулась.
– Пусть плавает до сочельника. – Она обняла Амели. – А вы, юная леди, сможете каждый день приходить и смотреть на него.
Амели, личико которой сияло от счастья, как будто она поняла каждое сказанное слово, протянула ручонки вверх и погладила ямочки на бабушкиных щеках, которые появлялись всегда, когда та улыбалась.
Джейсон уже устал от Рождества, а может, истосковался по празднику. Он и сам не мог решить, какие именно чувства испытывал. Знал одно: встречая Рождество вдали от семьи, в городе, где идет война, где нет подарков, а рацион скуден, чувствуешь себя более одиноко и безрадостно, чем во время любого другого праздника.
Немцы просто помешаны на рождественской елке – даже больше, чем американцы. И не имеет значения, насколько беден стол, насколько нуждаются, насколько отчаялись люди, они все равно находят способ украсить елку у окна. Но согласно правилам светомаскировки не должно быть видно даже тени, все шторы должны быть плотно задернуты. Никаких мерцающих свечей, никаких электрических лампочек ночью. И было в этом что-то еще более тоскливое, более холодное, как если бы этих елей за окнами не было вообще.
Поэтому Джейсон выбрал командировку в Оберндорф, в Stille Nacht, где впервые был исполнен этот рождественский гимн. Янг испытывал ностальгию – чувство, проявления которого он старательно избегал вот уже много лет. Но в этом году, сидя в темноте и больше не в силах мириться с ненавистью к нацистам и их пропаганде, в особенности потому, что Рейчел с Амели находились в том месте, куда он не решался наведаться, Джейсон почувствовал, что просто должен куда-то уехать.
Хорошо бы прикоснуться к чему-то чистому, святому, пусть даже всего лишь на час. Джейсону хотелось спеть с местными жителями простые и святые слова гимна Йозефа Мора на музыку Франца Грубера.
Крошечная белая часовенка с черным куполом, известная далеко за пределами как Stille-Nacht-Kapelle, стояла отдельно на холме, среди вечно зеленых сосен, украшенная гирляндами из сосновых веток и красными лентами. Восьмиугольная, славившаяся своей удивительной акустикой, эта знаменитая часовня была открыта всего два года назад – много-много лет спустя после того, как наводнением была разрушена стоявшая на этом месте церковь.