Спасая Амели - Страница 93

Ривка наклонилась ближе к печной трубе – так было легче услышать то, что говорили на первом этаже. Тогда Рейчел и увидела, что под блузкой у девушки висит кулон, который подарил ей Джейсон, – маленький бриллиант в середине золотого овального медальона. Рейчел закрыла глаза и сглотнула обжигающий ком. Ривка ни разу не упоминала о своих чувствах к Джейсону, хотя сама Рейчел иногда ловила девушку на том, что взгляд ее затуманивается, как будто она мечтает о чем-то или ком-то. «Она же еще подросток! О чем думал Джейсон Янг, когда увлекся этой девочкой? Что в ней такого, чего нет во мне?»

Когда же Генрих Гельфман наконец-то ушел, Рейчел протяжно вздохнула – ее шея и плечи затекли от напряжения – и прижалась лбом к макушке Амели.

* * *

Это было самое длинное и самое напряженное Рождество на бабушкиной памяти. Обе внучки готовы были вот-вот расплакаться, одна была раздражительнее другой. У Ривки был такой вид, как будто она шагнула в мир, которому не принадлежит, и испытывает чувство вины за то, что топчется там в сапогах. Бедная девочка! Маленькая Амели переходила от одной взрослой женщины к другой, вглядывалась в лица, прижимала к себе тряпичную куклу, как будто та могла подсказать, кто из этих хмурых взрослых хочет с ней поиграть.

К тому времени, когда закончили ужинать и вымыли и убрали посуду, бабушке хотелось опустить свою усталую голову на подушку. Но, несмотря на суровое испытание с Генрихом Гельфманом с его бесконечными вопросами, Лия была решительно настроена зажечь свечи на елке, стоявшей у Фридриха в комнате, и спеть.

Было что-то ненормальное в том, чтобы петь песни возле полуживого человека в мерцающем свете свечей. «Пусть лучше он умрет, пока не высосал из Лии все жизненные соки. По крайней мере, она погорюет и в конце концов смирится. Но этот живой мертвец продолжает дышать!» Бабушка чувствовала, что ей следует пожалеть о таких греховных мыслях, раскаяться. Но не могла.

И тем не менее своей любимой Лии она была не в силах отказать, особенно в этом году и в этот день. Все переоделись в теплые пижамы, принесли стулья в комнату Лии и Фридриха, поставили их вокруг елки. Лия осторожно зажгла расставленные свечи. Бабушка держала на руках Амели – малышка прижала ушко к бабушкиной груди, чтобы чувствовать вибрации, когда взрослые будут петь. Они пели гимны вместе, потом Лия исполнила одна любимую с детства песенку Фридриха «Святая ночь». У нее был чистый, похожий на звон колокольчика голос – просто ангельское пение.

Где-то на середине второго куплета бабушка достала из кармана платочек и вытерла слезы, которые текли по лицу уставшей от пения Лии. Амели соскользнула с бабушкиных коленей. Старушка отпустила ребенка.

* * *

Фридриху снилось, что он почти на небесах, а в пути его сопровождают голоса ангелов. Чем дальше он шел, тем ближе и ярче становился свет. Ангельские создания с баварскими косичками вокруг головы, облаченные в белые одежды, пели в унисон. На его грудь перестало давить, потом давление вернулось, затем опять исчезло. Фридрих узнал бабушку, обрадовался, что она здесь, пришла его встретить, хотя и осознавал, что Лии, должно быть, очень одиноко, раз они с Хильдой уже на небесах.

А потом к нему навстречу бросился ребенок, о котором они с Лией ежедневно молились. Малыш провел крошеными пальчиками по его губам, погладил по лицу. Он был очень похож на младенца Иисуса, которого Фридрих вырезал из дерева, на младенца, о котором он так молился, когда работал. Неужели его молитвы в конце концов были услышаны на Небесах?

Ангелы с косами повернулись – очень похожие на Лию, одно лицо с ней. Фридрих всегда знал, что ангелы похожи на его ангела-жену.

Ребенок счастливо ахнул, ткнул в него пальчиком, помахал рукой. Фридрих слабо улыбнулся. Он был таким уставшим. Было бы неплохо отдохнуть после долгого пути…

– Фридрих! Фридрих! – Ангелы окружили его, хором произнося его имя.

Он чувствовал, что разрывается: с одной стороны, хочет покоя и отдыха, а с другой – его влекут голоса, которые становятся все более настойчивыми.

Его тело стало покалывать словно иглами – едва заметно, но это ощущение было новым. Фридрих хотел открыть глаза, даже не веря в то, что они откроются. Над ним повисли два размытых лица – две Лии. Он не мог вытянуть руки, но все-таки попробовал дотянуться до них, насколько мог… глазами, сердцем.

– Лия, – прошептал он. – Моя Лия.

45

Когда Фридриху удалось сфокусировать взгляд на лице жены… Рейчел едва дышала. От этого мужчины осталась одна оболочка: израненное тело без глаза, но то, что отразилось на его лице, было настолько красивым и необычным, что сбивало с ног. Рейчел даже позавидовала сестре. Ей тоже захотелось иметь то, что дарил в это мгновение Фридрих ее сестре Лии… Рейчел очень хотелось… как же ей хотелось, чтобы так смотрели на нее! Она не могла произнести это вслух, но и отрицать не могла. Девушка выскользнула из комнаты, забрав с собой покладистую, но немного испуганную Амели. Онемевшая от изумления Ривка последовала за ними.

Рейчел уложила Амели в самодельную кроватку, а сама устроилась на своей койке, придвинутой вплотную к кровати девочки. Впервые она позволила малышке прижаться к ней. Печная труба, идущая через чердак, давала достаточно тепла, чтобы можно было спать. И тем не менее Рейчел била дрожь. Не прошло и десяти минут, как рядом с ней ровно задышала заснувшая Амели.

Рейчел укрылась с головой, желая одного: скорее бы закончился этот день. Она спала на соломенном матрасе на чердаке в баварской деревушке вместе с глухим ребенком и еврейской девочкой-подростком. Ее воспитывали – холили и лелеяли – для того, чтобы она стала элитой общества, человеком, который расово и генетически находится выше остальных слоев населения. Эту философию вдалбливали в нее с детства. Однако сейчас Рейчел чувствовала себя никчемной.