Спасая Амели - Страница 48

Бах!

– Фрау Брайшнер? – Уже немолодой голос с едва заметным акцентом нерешительно окликнул ее со стороны задних ворот.

– Ja! – Хильда вздрогнула. – Я фрау Брайшнер.

Она терпеть не могла, когда ее отрывали от домашних дел. В деревне все об этом знали, поэтому не заглядывали к Хильде в гости, пока она не приготовит обед и не помоет посуду. Это неписаное правило мог нарушить только кто-нибудь нездешний.

– Мы можем с вами побеседовать, фрау Брайшнер? – Женщина с сединой в волосах стояла на дорожке, терпеливо ожидая. – Наедине?

Хильда обвела руками двор.

– Мы здесь совершенно одни. – Она вытерла руки о фартук, не сводя глаз с холщовой сумки незнакомки. – Но если вы хотите что-то продать, meine Frau, лучше ступайте прочь. У меня нет денег. – Старушка отвернулась от незнакомки, намереваясь продолжить выбивать половики.

– Nein, meine Frau! Я ничего не продаю, но… – Женщина заговорила тише и настойчивее. – Мне нужно с вами поговорить… с глазу на глаз.

Ее голос звучал твердо, что не вязалось с внешностью женщины. Хильда задумалась. Было что-то неуловимо знакомое в этой женщине. Лицо? Глаза? Хильда покачала головой. Она была уверена – никогда раньше она эту женщину не видела.

– Что вам нужно?

Женщина огляделась по сторонам. Хильде показалось, что она нервничает.

– Прошу вас, фрау Брайшнер, позвольте я войду в дом… Мы сядем и поговорим. Это… это важно для нас обеих… это очень личное.

Хильда нахмурилась. Внизу живота у нее неприятно похолодело. Она слышала, что в Обераммергау тайком пробираются иностранцы. Они умоляют, чтобы их взяли на постой, потому часть Германии уже «вычистили» от евреев и поляков.

Разумеется, Хильде было жалко этих людей. Гитлер нес разрушения. Ходили слухи о невероятной жестокости СС. Но это было очень далеко от Обераммергау. Люди, которые участвуют в «Страстях Христовых», никогда не станут так себя вести – такое поведение несовместимо с тем, чему учат «Страсти». Конечно, Хильда знала, что сама постановка «Страстей» направлена против евреев. Но это совершенно не означает, что жители деревушки ненавидят евреев – Хильда очень на это надеялась. По крайней мере, не все из них.

«Не станем же мы кусать руку тех, кто платит по нашим счетам, ведь так? И все же эта женщина не похожа ни на еврейку, ни на польку. Но разве можно сказать наверняка?»

– Как вы сюда попали?

– Прошу прощения? – Женщина наклонилась ближе, в ее глазах появилась тревога.

Хильда вздохнула. Она никогда не умела отказывать просящим, несмотря на то, что не могла позволить себе прокормить еще один рот.

– С такой сумкой далеко не уйдешь, meine Frau. Откуда вы? С кем приехали? – Хильда не хотела, чтобы на нее донесли за то, что она прячет у себя в доме беглецов – евреев или нет, – ее вокруг пальца не обвести. Если Хильда кого-то и пригреет, то только получив полную информацию и лишь потому, что сама решила помочь.

– Одна… Я пришла в деревню со станции.

Хильда вышла на улицу, огляделась. Ни души.

– Пожалуйста! – взмолилась женщина. – Не зовите никого. Позвольте поговорить с вами наедине.

– Что бы вы мне ни сказали – говорите здесь, средь бела дня, на улице.

Глаза женщины округлились, стали еще более испуганными. Хильде опять показалось, что в ее чертах есть что-то знакомое, но фрау Брайшнер была настроена решительно.

– Oma – бабуля, – прошептала женщина.

Хильда почувствовала, как екнуло ее сердце.

– Что вы сказали?

Женщина, продолжая сутулиться, шагнула ближе. Но ее шепот был едва различим.

– У меня есть новости о вашей дочери.

Хильде стало нечем дышать. Она узнала эти глаза – глаза своей дочери. Глаза Лии. Но продолжала возражать:

– Моя дочь умерла.

– Да, да, я знаю. Но я ее дочь – ваша внучка, Рейчел.

Перед глазами Хильды закрутился яркий калейдоскоп цветов. Старушка пошатнулась. Незнакомка бросила свою сумку и подхватила пожилую женщину с удивительной для ее возраста ловкостью. Сбитая с толку, чувствуя, что хочет присесть в кресло-качалку на кухне, Хильда махнула рукой в сторону дома.

* * *

Рейчел заботливо усадила бабушку в кресло-качалку, потом наполнила глиняную кружку водой из бочонка, стоявшего на столе. Пока бабушка пила, пытаясь отдышаться, Рейчел внесла со двора свою сумку, продолжая имитировать неторопливую походку.

Вернувшись в дом, Рейчел заперла дверь, задернула ближайшую занавеску, пододвинула к креслу-качалке невысокий табурет и стала ждать. Девушка была не в силах оторваться от глаз, которые были зеркальным отражением ее собственных.

Она жадно смотрела в лицо Хильде Брайшнер, на ее скулы, потом переместила взгляд на узловатые пальцы. Рейчел даже не ожидала, что у них столько общего. Казалось, она смотрела на саму себя, только на пятьдесят лет старше. Девушка едва сдерживалась, чтобы не засмеяться, не разрыдаться на плече у сидящей перед ней старушки.

Когда пожилая дама немного успокоилась, Рейчел взяла ее за руку.

– Я дочь Айбин.

Хильда отпрянула – широко распахнула от удивления глаза, нахмурилась. И покачала головой.

– Вы из Института. Вас прислали СС, верно? Пожалуйста, пожалуйста, оставьте нас в покое!

Сердце Рейчел упало. Джейсон оказался прав: Герхард уже наведывался сюда, скорее всего, пытал ее бабушку. Возможно, и Лию тоже пытали. Рейчел стряхнула пудру с волос, чтобы показать, что это всего лишь маскарад.

Хильда ахнула, но продолжала молчать.

– Понимаю, это звучит… невероятно. – Рейчел нагнулась ближе. – Мне столько нужно вам рассказать, столько спросить у вас. Но должна предупредить: меня ищут. Если меня здесь найдут, мне несдобровать. И вам с Лией тоже.