Лия шагнула вперед, но роттенфюрер дубинкой перекрыл ей проход, не позволяя пройти.
– И больше не пытайтесь покинуть деревню.
Лия молчала.
Рейчел перехватила ее взгляд, полный страха и отчаяния, и поняла, что курат знает… он знает, что она что-то скрывает.
Лия и священник, подхвативший ее чемодан, сошли с поезда. Роттенфюрер Фондгаурдт следовал за ними по пятам. Не успела нога Лии ступить на платформу, как вновь раздался свисток.
Краем глаза Рейчел заметила, что начальник станции укладывает в товарный вагон последнюю сумку. Двое грузчиков начали складывать ящики и сундуки побольше. Один из грузчиков уже схватил ящик с Амели, но тут группа эсэсовцев приказала ему остановиться: они были намерены досмотреть багаж.
– А как же расписание?! – крикнул начальник станции.
Один из эсэсовцев достал пистолет. Начальник станции поднял руки и молча отступил. Роттенфюрер быстро шагнул к спорщикам.
Ящик, стоявший рядом с ящиком, в котором была Амели, вскрыли, его содержимое валялось на платформе. По ту сторону улицы с грузовиков соскакивали эсэсовцы. Свист поезда заглушали звон битого стекла и удары прикладами в двери.
«Рейд! Рейд!»
Рейчел и все, кто сидел в поезде, ахнули и прильнули к окнам.
Поезд, не дожидаясь, пока погрузят большие ящики, еще раз засвистел и тронулся с места. Рейчел встретилась с полным паники взглядом Лии, и в то же мгновение стоявший рядом с ней курат посмотрел прямо на Рейчел. Менее чем на секунду его глаза прищурились, потом расширились.
«Он знает!»
Облаченный в черное эсэсовец, стоявший в конце платформы, уже занес винтовку, чтобы разбить ящик с Амели. Один удар – и крышка лопнула прямо посредине. Лия закричала.
Рейчел достала свои документы и швырнула открытую сумочку под сиденье. Она что есть мочи закричала, соскакивая с подножки медленно набиравшего скорость поезда и бросаясь в объятия эсэсовца, который занес приклад над ящиком.
– Помогите! Помогите! Мою сумочку украли! В поезде вор! Остановите его! Пожалуйста, остановите его!
Эсэсовец оттолкнул ее в сторону, тремя широкими шагами догнал поезд и запрыгнул в него. Из поезда стали выпрыгивать мужчины и женщины. Они кричали, спотыкались друг о друга – и в этой неразберихе между бегущими пассажирами летала ручная кладь.
Рейчел продолжала вопить и отчаянно жестикулировать, когда еще два эсэсовца догнали отправляющийся поезд и заскочили в него. Остальные рассредоточились по улицам, наводнили деревушку, пока священник, ведомый Лией, потихоньку унес с платформы разбитый ящик.
Когда часы пробили семь, Джейсон услышал вдали гудок поезда. Журналист повернулся на бок, наконец-то отважившись глубоко вздохнуть. Он верил, что Рейчел, Лия и Амели благополучно следуют в Мюнхен и дальше на запад. Еще через час он закроет дом Гартманов, побеседует с парочкой местных жителей и сядет, как и планировал, на утренний поезд, который отправлялся немного позднее.
Но в семь ноль восемь по горной дороге проехал грузовик, взвизгнул тормозами под окнами и остановился.
Хлопнули дверцы автомобиля. Залаяла немецкая овчарка. Ей вторила еще одна. Паника прогнала из головы Джейсона остатки сна. Он натянул штаны, обулся. Журналист уже достиг лестницы, когда вспомнил о пленке, на которой он запечатлел Рейчел и Амели. Джейсон достал пленку из фотоаппарата и спрятал ее в мужской пиджак, висевший на крючке в коридоре, молясь только об одном: чтобы у Гартманов был фотоаппарат и этот пиджак принадлежал герру Гартману.
Эсэсовцы как сумасшедшие заколотили в двери – одновременно с парадного и черного хода. Джейсон, спотыкаясь, поспешил по лестнице, нащупывая пуговицы на своей одежде.
Он уже спустился на первый этаж и открывал задвижку, когда двери распахнулись и его отбросило к стене. И журналист тут же получил прикладом в челюсть.
В дом ворвались вооруженные солдаты с собаками. Повсюду слышались резкие, быстрые приказы. Солдаты обыскали дом, открыли все шкафы, разбили посуду, побросали на пол книги. Один из них подбежал к Джейсону, вытолкал его на середину комнаты и ткнул пистолетом в живот. Немец заставил Джейсона опуститься на колени, жестом показав, чтобы он держал сомкнутые руки за головой.
Джейсон поморщился, когда вверху стали переворачивать кровати и комоды. Черные сапоги топали по паркету в поисках тайников. С улицы раздавался звон бьющихся стекол, треск и грохот упавших с поленницы дров, остервенелый лай собак.
И в этом хаосе появился штурмбаннфюрер Герхард Шлик – непреклонный, с важным видом, победоносно растянув губы в улыбке.
Джейсон почувствовал, как у него в горле от злости и страха встал ком. «Успела ли Рейчел уехать? А что с Амели и Лией?»
– Герр Янг, насколько я понимаю, – произнес Шлик.
Джейсон видел, как в глазах эсэсовца неуверенность боролась с триумфом.
– Как разительно вы переменились со времени нашей последней встречи… вдали от берлинского бального зала.
– Вы тоже.
Едва заметная улыбка на лице Герхарда поблекла, когда он снова взглянул на Джейсона.
– Вы перешли все границы. Отвратительное поведение для гостя рейха.
– В наше время переходить границы – хороший тон.
– Но пистолет-то у меня! – Шлик обошел комнату по кругу. – Чудесно. Это один-единственный частный дом в Обераммергау, который удостоила честью зарубежная пресса. А теперь признайтесь, почему фрау Гартман пригласила такого гостя, как вы?
– Она никого не приглашала. Местный священник попросил ее сдать мне комнату – вероятно, решил, что фрау Гартман не помешают деньги, пока ее муж на фронте. Сомневаюсь, что хозяева почтут за честь наше с вами пребывание здесь.